Анатолий Лысенко — о свободе цензуры и кнуте денег, о беконе, который поссорил «Взгляд» и Киру Прошутинскую, о цековском чае и путче в прямом эфире, о том, как Маргарет Тэтчер порвала трех мужчин, а также про то, как украли «Поле чудес» и почему героем современных сериалов не стал инженер Петров.
Российскому телевидению этой осенью исполнилось 80 лет — 1 октября 1931 года в стране начались регулярные опытные телепередачи. Аккурат к юбилею Анатолий Лысенко был награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени. Анатолий Григорьевич — один из основателей современного ТВ, его прозвище в телемире — Папа. В его жизни была знаменитая в СССР молодежная редакция — «молодежка», из идей которой на свет божий появились КВН, «Что? Где? Когда?», «Поле чудес» и «А ну-ка, девушки!», а потом еще и «Взгляд», и бесконечные «Улицы разбитых фонарей»… Словом, Лысенко точно знает, из чего выросло современное телевидение, какими соками питалось и болезнями переболело, чем страдает сейчас и во что превращает нас с вами.
— Анатолий Григорьевич, сегодняшнюю жизнь все чаще сравнивают с эпохой застоя. А по телевидению это заметно?
— Про советское телевидение говорили, что оно было придуманное. Все смеялись над тем, что в каждой передаче «Время» шли стандартные сюжеты: введен новый комплекс по производству мочевины, завершен сев, перекинули мост через реку… Все время в кадре что-то стучало, лилось, сыпалось и внушало оптимизм. Нам, тем, кто был по ту сторону экрана, казалось: как только избавимся от цензуры ЦК КПСС, сделаем такое!.. Но сегодня выяснилось, что цензура не самое страшное. Диктат денег гораздо страшнее диктата партии. В результате телевидение еще больше удалилось от жизни. Если убрать из нынешних новостей падения самолетов и теракты в Дагестане, разве можно понять, чем живет страна? Застой в ней или ускорение? Кто, например, знает, что мы уже многие годы не покупаем зерно за границей? Или, например, в одной из областей ввели комплекс по производству серной кислоты, и ее выпуск в стране увеличился на 30 процентов. Когда я предлагал поставить сюжет об этом, мне сказали: это реклама. А мне-то казалось, что это стратегический прорыв, очень важный для химической промышленности.
Советское телевидение было, конечно, до идиотизма идеологизированным. Но отбросьте лозунги «Да здравствует Леонид Брежнев!» — и вы увидите великое телевидение, с огромными возможностями и ресурсами.
— В чем же величие?
— В изобретениях. Ведь как делаются открытия? Находится невежа, который берется сделать то, что считается невозможным. Так и мы (а я лично на телевидении с 1956 года), толком не выезжая из страны, не зная, как живет телевизионный мир, изобретали свое собственное ТВ. Возьмите хотя бы передачу «А ну-ка, девушки!». Мы все знали, что на Западе есть конкурсы красоты, но считали, что это унизительно, когда женщина должна показывать свое тело. И вот собрались трое — Шмелев, Акопов и Гюльбекян, все большие любители женского общества. И надумали: хорошо бы сделать передачу с девчонками. А чем славна советская девушка? Трудом. Нужен какой-то конкурс, где бы девушки трудились, то есть подбирать их надо по профессиональному признаку. Чем еще славна? Умом. Значит, нужен конкурс, который показал бы высокий интеллект. Советская девушка еще и красива — даешь танцевальный или спортивный конкурс! В общем, в 1970 году сделали «А ну-ка, девушки!». Правда, в последний момент дежурный редактор из дирекции программ спохватился, что нигде не сказано, что девушка-победитель — комсомолка. Пришлось поджимать звук и добавить к титулам еще и «комсомолку». Дня через три после первого выхода программы в эфир мне показали газету «Геральд трибюн», где рассказывалось, как русские из передачи, которую феминистки считают символом пошлости и называют «мясо», сделали гимн женщине.
— Сильно ли меняются публичные персоны, в частности политики, когда оказываются перед телекамерой?
— Выдержать испытание телевидением невероятно сложно. Потому что это своеобразный душевный рентген. Иногда смотришь — вроде бы нормальный человек. Потом видишь его же на экране, и отчего-то возникает ощущение, что он сволочь. Затем выясняется, что и правда сволочь. Требуется особое умение работать на экран. И немногие политические деятели им обладают. Гений телеэкрана — Жириновский. В первый раз я увидел его во «Взгляде» — господи, какой скромный, милый человек это был! Однако он молниеносно переключается, как только видит камеру. Но одно дело — уметь работать на камеру, и другое дело — уметь победить оппонентов в телеэфире. Это иной талант.
Помнится, приехала в Россию Маргарет Тэтчер, ее пригласили на телевидение. Наши со свойственной им тактичностью выставили против нее команду сразу из трех мужиков — матерых международников. Чтобы смягчить атмосферу, в центре стола поставили вазочку с цветами. Тэтчер села за стол. Стали что-то двигать, тянуть провода, вдруг перевернули вазочку и облили ей юбку. Я почему-то запомнил, как она взяла свой ридикюль и стала в нем копаться. Мне все женщины, роющиеся в сумке, напоминают белочек. И вот она, такая трогательная, рылась-рылась, достала платочек, вытерлась. После чего мужики набросились на нее с вопросами, как бультерьеры. А по окончании передачи я увидел: за столом сидел волкодав в лице баронессы Тэтчер и три совершенно порванные шавки. Она с ними расправилась без малейших сомнений.
— Видимо, эта бестрепетность горбачевских времен и породила столь смелую политическую программу, как «Взгляд»?
— Как ни странно, «Взгляд» родился по социальному заказу ЦК КПСС. Александр Яковлев, который тогда был секретарем ЦК по идеологии, не признавался, но я подозреваю, что идея передачи была его. Логично: прекратилось глушение западных радиостанций, и нужно было что-то противопоставить вражеским голосам. И вот с начала 1987 года пошли разговоры о том, что надо запустить новую информационно-развлекательную передачу. Делать ее планировалось силами главной редакции информации, программы «Время» и молодежной редакции. У первых — техническое обеспечение, аппарат, ну а с нас — творческий полет мысли. В недрах «молодежки» была одна нереализованная идея. Когда в начале 70-х Лапин убрал меня с эфира, а Кира Прошутинская тоже почему-то оказалась не у дел, мы придумывали передачу, которая напоминала бы неформальные разговоры на кухне, являвшиеся в нашей стране символом свободы. И вот Эдик Сагалаев, а он был тогда главным редактором программ для молодежи Центрального телевидения СССР, извлек идею на свет божий со словами: «Что-то в этом есть, надо доработать». Я понимал: чтобы дали сделать что-то стоящее, нужна свобода действий, поэтому нагло затребовал две должности — заместителя главного редактора и руководителя программы. К удивлению, Эдику их удалось пробить. Начали подбирать людей и ломать голову над концепцией. Спорили до хрипоты. Но главное — у нас не было ведущих. Владимир Молчанов, которого планировали на эту роль, пошел в «До и после полуночи». Стали искать кандидатуры на иновещании. Так у нас появились Саша Любимов, Влад Листьев и Дима Захаров. У меня в голове сложились образы ведущих: шармер, тедди-бой и знайка. Саша Политковский — журналист, меняющий профессию. Только для Олега Вакуловского не было образа. Впрочем, он скоро ушел…
Первый эфир можно считать провалом. Нас ругали все: коллеги, руководство, критики. Пошли звонки от зрителей: уберите ведущих! Людей раздражали их скованность, неуместная интеллигентность («Саша, извини, я тебя перебью!»), а также то, что они постоянно срывались к телетайпам за свежими новостями. Сами новости зрителей тоже раздражали: мы-то думали, что чем больше новостей, тем лучше, но просчитались. Передача выходила в 10 вечера, когда Европа уже спит, Америка толком не проснулась, и в основном идут новости с Дальнего Востока, а интересное там трудно найти. Не было претензий только к Саше Политковскому, который понравился зрителям, и к музыкальной части программы.
— Как же передачу не закрыли?
— В какой-то момент это почти случилось. Толя Малкин с Кирой Прошутинской ушли, ведущих убрали из эфира. Один из выпусков даже провел Саша Масляков — кажется, 8 марта… И тут произошло непостижимое: зрители стали звонить с требованием «вернуть мальчиков». Эту волну подогрел слух, что «мальчиков» чуть ли не арестовали. И через две-три недели отсутствия в эфире они триумфально вернулись! Программа постепенно обрела свое лицо, мы стали уходить от молодежных тем и все больше затрагивать серьезные вещи: армия, нехватка продуктов, тяжелые условия труда, взятки и прочее. Так «Взгляд» стал политической программой.
— Почему же все-таки «Взгляд» исчез из эфира?
— Наверное, время пришло — политические передачи не бывают вечными. Сошлось множество причин — и внутренние обиды, и конфликты. К тому же Леонид Кравченко, возглавив Гостелерадио, стал бороться со «Взглядом». А я свой последний «Взгляд» провел 28 июня 1990 года, после чего ушел. Вышло постановление о создании ВГТРК, и я занял должность генерального директора. К тому же стал первым заместителем министра печати России.
— В девяностые, когда пропали «вести с полей», телевизионщики стали думать, чем заполнить эфир. И появились сериалы. Вы ведь были первыми, кто насадил нам эту жвачку да еще стал ее снимать?
— Нет, первый сериал «Рабыня Изаура» прошел у нас еще в 1988 году. Помните, что творилось из-за этой короткошеей девушки с обаянием лимитчицы? Народ ее обожал. Когда она приехала в Москву, я помню, один из руководителей страны, не буду называть его, спросил меня: «Толь, как ты думаешь, ее Ельцин должен принять?» — «Вы что, зачем?» В результате ее принял государственный секретарь Геннадий Бурбулис. Я все потом хотел узнать у Геннадия, о чем они говорили.
Но в 90-е действительно пришло время учиться снимать сериалы. Мы специально ездили в Мексику, изучали кухню. Там узнали, что одна серия для сериала снимается за один день. А потом столкнулись с проблемой: у нас вокруг одни мастера, наше кино — лучшее в мире! Помню, собрал я кинорежиссеров и говорю: такая штука, недели за две надо снять серию. Они сказали: «А не пошел бы ты? Кому предлагаешь, мы же профессионалы, творцы». Когда мы создавали первые группы по съемкам сериалов, с исполнителей смеха ради брали клятву: тот, кто произнесет слова «Тарковский», «Феллини», будет немедленно уволен.
Когда стали думать о собственных сериалах, возник логичный вопрос: а что снимать, какие истории? Жизнь была такая, что сюжетов на мирные темы не найти. Представьте себе, инженер Иванов идет домой со своего завода, с которого тащат все, кто может, у него ботинки рваные, зарплату не выдают третий месяц, входит в свой загаженный подъезд, приходит к жене, а она ему заявляет, что дочка второй день домой не приходит, и так далее. Эти люди включают телевизор и смотрят сериал об инженере Петрове, который из НИИ, где все разворовано, приходит домой, а жена говорит, что сын наркоман… Кто будет это смотреть? Людям хочется от телевидения не только политических баталий, но и сказки, которая бы их отвлекала от безнадеги реальной жизни. Потому первые сериалы и были сказками типа «Графини де Монсоро». Потом последовали ситкомы «Земляничка», «Кафе «Клубничка» и другие. Это был, пожалуй, первый эксперимент. Сначала серию снимали дней пять, постепенно вышли на два… Потом появились «Улицы разбитых фонарей». Мне принесли сценарий — нормальный. Денег не было, наскребли около 10 тысяч долларов и на эти деньги сняли первую серию. Звук безобразный… Это раньше мы жили в стерильной атмосфере, в которой никто не считался с деньгами, — сколько надо было на кино, столько и давали. В этом мире, что бы ни говорили о гнусности советского строя, ни одна голливудская фирма не даст Алексею Герману-старшему снимать фильм так, как он это привык делать. Прочитайте книгу Андрона Кончаловского: 10 дней отставания от сроков — все, контракт разрывается. А для американского режиссера это еще и на всю жизнь штамп профнепригодности. Только сегодня мы наконец стали подходить к тому, что это кроме профессии еще и ремесло.
— А как рекламу осваивали — ведь на советском телевидении ее не было?
— Сначала мы не понимали, что это и в чем фишка. Смеялись: какого хрена иностранцы нам привозят рекламу, если и так все купят? Предложили нам показывать «Формулу-1», я специально ездил в Монако, договаривался с принцем Альбером. Сейчас право показа стоит миллионы долларов, и тогда это стоило бешеные деньги, но с нас не брали ничего. И вот почему. Вместе с трансляцией нам давали 10 минут рекламы шин, смазочного масла. Мы говорили: да хоть 20! А сами думали: вот идиоты, это для наших-то «Москвичей» и «Жигулей»? А они оказались прозорливыми, потому что через пять лет, когда «Жигули» сменились иномарками, потребитель был уже воспитан на том, что есть классные шины. Так реклама и появилась, пошли деньги, вначале совершенно анекдотические — типа ста долларов за сюжет.
— К чему сейчас идет наше телевидение?
— Оно идет, к сожалению, непонятно куда. Была знаменитая триада — информировать, просвещать, развлекать. Информация осталась, но, увы, все больше и больше превращается в официоз и трагедии. Просвещение полностью исчезло. Его загнали на канал «Культура». Остались развлечения. С сожалением могу констатировать, что телевидение борьбу за зрителя проиграло. Трагедия еще и в том, что в стране нет культуры телесмотрения. У нас есть телепотребление без всякой культуры. Такое понятие, как планирование просмотра, существует во всем мире, в интеллигентных семьях. Этому надо учиться так же, как и планировать свой выходной день. Нельзя быть всеядным в этом смысле, ведь то, что ты смотришь и слушаешь, формирует тебя как личность.
Полную версию интервью читайте на сайте «ИТОГОВ»: http://www.itogi.ru/spetzproekt2/2011/49/172385.html
